ВЕНЕЦИАНСКИЙ ПЕЙЗАЖ

Иосиф Бродский писал о Венеции: "Она во многом похожа на мой родной город, Петербург. Но главное - Венеция сама по себе так хороша, что там можно жить, не испытывая потребности влюбляться. Она так прекрасна, что понимаешь: ты не в состоянии отыскать в своей жизни - и тем более не в состоянии сам создать - ничего, что сравнилось бы с этой красотой. Венеция недосягаема. Если существует перевоплощение, я хотел бы свою следующую жизнь прожить в Венеции - быть там котом, чем угодно, даже крысой, но обязательно в Венеции. У меня была настоящая idee fixe - я мечтал попасть в Венецию. Воображал, как я туда переселюсь, сниму комнату на первом этаже какого-нибудь палаццо, чтобы волны от проходящих лодок плескали в окно, напишу пару элегий, туша сигареты о сырой каменный пол, буду кашлять и пить, и на исходе денег вместо билета на поезд куплю маленький браунинг и не сходя с места вышибу себе мозги, не сумев умереть в Венеции от естественных причин…»

Избежать отражения как литературного приема, говоря о городе, на протяжении веков глядящемся в зеркало, буквально основанном на своем собственном отражении, не удавалось еще никому. "Город-зеркало" возвращает пишущему лица тех, кто когда-либо смотрелся в его воды. Венеция выпадает из привычного времени и пространства. Этот город находится нигде, и приезжающий туда принципиально анонимен. Эта анонимность, помноженная на бесчисленные отражения, делает невозможными четкие жанровые характеристики. Любое описание или изображение Венеции это и автопортрет в городе, и портрет города, и, в конечном счете, автопортрет города.

вечер в венеции

Алексей Чернигин  "Вечер в Венеции"  х.м.  50х100  2010г.

«Венеция поражала всех и всегда какой-то иной, перевернутой  концепцией города. Идея рва с водой, окружающего городские стены, была здесь возведена в немыслимую степень, сделавшую стены ненужными. Растущие из воды дома, улицы-каналы, превращение глади в твердь сообщают городу и его жителям сверхъестественные свойства", пишет  Петр Вайль  в своей книге "Гений места". Пейзаж  Венеции — это камень, вода и солнце ; в нем нет зелени, но город живописен  благодаря извилистой сети каналов и узких улочек, разнообразию красок  и декора  зданий , игре солнечных бликов  на воде и густым теням под мостами. Однако нынешняя Венеция — только призрак былой жизни, и вечный праздник на пьяцце — только пир чужаков на покинутом хозяевами месте. Прежняя Венеция жива лишь в дошедших до нас произведениях ее художников.

И действительно, Венецианский пейзаж, словно всплывший из воды, породил уникальное направление в европейской пейзажной живописи – Ведуту.  Название жанра происходит от итальянского veduta – «увиденная» или от латинского videre – «видеть».  Классическая ведута  представляет собой картину, рисунок или гравюру с изображением венецианского городского пейзажа. Жанр этот появился в Венеции в XVIII, однако истоки ведуты уходят еще в XV столетие, в творчество В. Карпаччо, Дж. Беллини. В Венецию идеи ведуты привезли голландец  Г. ван Виттель  и Л. Карлеварис из Удине.

Венецианские ведуты, испытавшие воздействие театра, «сценичны» даже в своих композициях. Они невольно выстраиваются в своеобразные  видовые кадры-картины, тем более, что художники  любили горизонтали и не ограниченное справа и слева пространство, применяя прием  «идущей на зрителя» перспективы, благодаря чему передний план становился подобием сценической площадки. Отличительной чертой ведуты является «фотографическая» точность, вплоть до мельчайших деталей.

Расцвет жанра ведуты связан с именем Джованни Антонио Каналь (1697—1768 г.) или Каналетто, основателя венецианской пейзажной школы. Городской пейзаж стал для Каналетто не просто подсобным материалом, из которого черпаются детали, а самостоятельным произведением, в котором предметом изображения стала сама Венеция, события, происходящие на ее улицах, площадях, набережных, каналах. Вводимые в изображение городского пространства бытовые эпизоды подчеркивали достоверность происходящего, позволяли передать ритм и дыхание города. Каналетто много работал над созданием театральных декораций и использовал приемы сценографов барокко в пейзажной живописи. Художник часто применял «угловую» перспективу, открывая пространство с боковой точки зрения. Современники  отмечали, что насыщенный  цвет  и равномерное освещение делали его «живопись светозарной, радостной, прозрачной и восхитительно тщательной». Он детально воспроизводил виды Венеции, работал под открытым небом, что в то время было новшеством, делал зарисовки  карандашом с натуры , помечая на них соответствующие цвета. Каналетто использовал камеру-обскура (от латинского camera — комната, obscurus — темный) — закрытый ящик с небольшим отверстием в одной из стенок. На противоположной стенке или матовом стекле лучи света через систему линз создавали перевернутое цветное уменьшенное изображение. Такие приборы использовалась пейзажистами 18 в. для точного воспроизведения городского пейзажа, были одним из источников искусства  панорамы  и явились своего рода прототипом фотографического объектива.

Помощником и учеником художника  был его племянник Бернардо Беллотто (1720—1780 г.), также прозванный Каналетто, но сумевший сохранить творческую индивидуальность. Он работал не только в Венеции, но и во многих других городах Италии. В конце 1740-х годов художник навсегда покидает родину, живет в Вене, Мюнхене и много лет в Варшаве. (Кстати, именно по изображениям на его полотнах восстанавливалась польская столица после второй мировой войны.) В ведутах Беллотто значителен интерес к бытовым сценам. В то же время художник искал мотивы и вне города, у  него много природных, сельских пейзажей. Панорамные изображения , созданные Беллотто,  делают его своеобразным  предшественником  приемов  кинематографии. Интерес к естественному освещению, предпочтение, которое он отдавал холодным серовато-зеленым тонам, сам характер живописной манеры  — все это предвещает реалистический  пейзаж XIX века.

Работы Микеле Мариески (1710—1744 г.) отличают камерность, иное построение пространства — ограниченное слева и справа, оно не обладает большой глубиной и четкой перспективой. В полотнах этого художника  больше выражено лирическое начало. Сохраняя театральность  и декоративную выразительность целого, он отступает от «чистой» ведуты, внося фантастические элементы в архитектуру.

Последним выдающимся мастером итальянской ведуты был Франческо Гварди (1712—1793 г.). Его венецианские пейзажи  — это поэтическое впечатление от города. В них — удивительное ощущение света и воздуха, трепетность цветовых бликов. Живопись художника  открыла новые возможности для дальнейшего развития романтического пейзажа  во второй половине XIX века.

большой

Алексей Чернигин  "Большой канал"  х.м.  50х60  2006г.

В дальнейшем идеи ведуты как жанра городского пейзажа широко распространились по всей Европе, оказав огромное влияние на его развитие в целом. В России родоначальником архитектурного пейзажа был живописец Ф. Я. Алексеев, учившийся в Венеции у Дж. Моретти и испытавший влияние Каналетто. В серии видов Москвы  и Петербурга, созданных на рубеже XVIII- XIX вв., художник передаёт неповторимый колорит этих городов. Его последователями были русские пейзажисты М. Н. Воробьев и С. Ф. Щедрин. Традиции искусства Алексеева и Воробьева создали со временем оригинальную школу классического русского городского пейзажа.

Российскую пейзажную живопись невозможно представить без итальянских и венецианских пейзажей, во все времена Италия была для русских художников своего рода артистической Меккой.  Поэтичные сельские пасторали, величественные морские пейзажи и городские этюды русских живописцев выражали романтическое восприятие Италии как некоего счастливого мира, где человек сливается воедино с солнечной, доброжелательной природой в мерном, неторопливом течении жизни, спокойном и свободном бытии. В таком истолковании итальянской природы много от русской лирической поэзии первой четверти XIX века, рисовавшей Италию как землю обетованную, родину искусства.

Стремясь приблизиться к натуре, русские художники в Италии  открывали богатство теплых и холодных тонов, сделав впервые в русской живописи шаг к пленэру и импрессионизму.  Палитра художников  высветлилась, в их пейзажах всюду сквозят холодные и серебристые отсветы неба или зеленоватые отражения пронизанной солнцем морской воды. Вот что говорил о своих ощущениях Михаил Лебедев (1811—1837), ученик Воробьева, проработавший в Италии четыре года: «Мало-помалу начинаю сбрасывать предрассудки. Натура мне открывает глаза». Асафьев писал об этом художнике: «У Лебедева жжет солнце, «звенит» зноем воздух, напряжена листва.   В пейзажах его есть душа, и всюду, в каждой детали композиции ощущается артистизм, как раз то, чего недоставало Щедрину при всей его несомненной даровитости. Вообще же эта «итальянская линия» в развитии русской живописи, и в частности пейзажа, была яркой, рельефной стадией, больше чем только школой и воспитанием глаза на чудесах итальянской солнечно-воздушной среды». Иванов и Семирадский, Поленов и Врубель, Айвазовский и Бенуа, Левитан и Коровин, Герасимов и Корин – они такие разные, но все они черпали свое вдохновение в итальянском пейзаже и в живописи итальянских мастеров, особенно венецианцев.

вид

Алексей Чернигин  "Вид на Большой канал"  х.м.  50х80  2010г.

Живопись  в Венеции основана на чувственном восприятии мира. Непосредственность играет в ней большую роль, чем классическая традиция. Не столько архитектурность и геометрическая точность композиции, сколько глубокая внутренняя музыкальность отличает картины венецианских мастеров. Эти мастера были живописцами, и только живописцами, причем они видели в цвете, в его переливах, в его бесконечных сочетаниях со светом и тенью основу живописи. Ту внутреннюю силу, тот заряд энергии, которую художники Флоренции и Рима вкладывали в расположение фигур, во взаимодействие и контрасты объемов и линий, венецианские живописцы отдавали прежде всего цвету и свету. И потому их колорит бурлит, пенится и играет, каждый цвет приобретает на полотне желаемой силы звучание в перекличке с соседними цветами.Их творчество глубоко эмоционально. Конечная цель его та же, что у живописцев Флоренции и Рима, но она достигается средствами, доступными только живописи, то есть стихией цвета, пиршеством красок.

Чем же вызваны такие коренные отличия венецианской школы живописи? Эпоху Возрождения можно сравнить с пробуждением от сна или с молодостью, когда все воспринимается особенно полно, остро и радостно и мир открывается человеку во всем его ослепительном многообразии. Пробудившись от долгого сна средневековья и ощутив в себе великую силу молодости, Венеция увидела, что она красавица, и восхитилась своей полуденной, сияющей красотой. Дивно синее небо, и дивно синее море. В вечерний час по этому небу и по этому морю разливается пурпур заката.  Другого такого города нет во всем мире. Расположенный на ста восемнадцати островах, разделенных ста шестьюдесятью каналами, через которые переброшено около четырехсот мостов,  он словно вырастает из водной синевы, так что тонут в дымке, стелющейся над лагуной, очертания его бесчисленных дворцов. Фасады их опрокидываются в сверкающей на солнце водной глади, которая искрится отражениями их позолоты, мозаики и мраморных инкрустаций.

Сама открытая для всех ветров, она не замыкается, как Тоскана или папский Рим, в скорлупу классической латинской культуры, не объявляет «варварами» все другие народы. Мусульманский Восток с его сказочной архитектурой прельщает ее пестротой и яркостью красок. Она любуется утонченной, аристократической культурой дряхлеющей Византии, не отворачивается, как Флоренция, от цветистой поздней готики Милана и соседней с ним Германии.

утром

Алексей Чернигин  "Венеция утром"  х.м.  50х60  2008г.

По словам одного путешественника, «любовь к наслаждениям дошла у венецианцев до такой степени, что они желали бы превратить всю землю в сад радости. Турки и другие неверные говорят при виде роскошных венецианских дворцов, что христиане, их построившие не верят в загробную жизнь и не заботятся о ней». И в самом деле, венецианцы заботились о другом. О том, например, как обставить с наибольшим блеском обряд бракосочетания дожа с морем, когда  он выезжал на роскошной галере, отделанной золотом и серебром, с мачтами пурпурного цвета, чтобы бросить в море золотой перстень. Бракосочетание с морской стихией — не символ ли славы, ликующего торжества этого народа, выросшего в лагуне?

И вот, пробудившись вместе со всей Италией от сна, чтобы насладиться чарами земли, Венеция пожелала запечатлеть как можно ярче свое великолепие, всю эту синеву, все это , благодатное искрящееся сияние, которое она ощущала на самой себе, бескрайние горизонты, которые открывались ее взору, всю свою пышность, роскошь, блеск знаменитых празднеств и карнавалов, весь тот незабываемый и неповторимый спектакль, который она являла миру одним своим существованием. Так родилась венецианская живопись.

Для меня, как живописца, Венеция всегда была запредельной мечтой, такой знакомой с детства по бесчисленным полотнам  на страницах старых альбомов, но такой недостижимой и такой нереальной. И вот я наконец оказался в этом дивном городе, готовлюсь сделать первый шаг с корабля на пристань. Нога зависла над качающейся зеленой бездной, и вдруг в голове мелькают, как блики на причальной стене, слова Бродского, впервые ступавшего на венецианскую набережную:

«Меня охватило чувство абсолютного счастья: в ноздри ударил его всегдашний - для меня - синоним: запах мерзнущих водорослей. Для одних это свежескошенная трава или сено; для других - рождественская хвоя с мандаринами. Для меня - мерзлые водоросли... Похоже, счастье есть миг, когда сталкиваешься с элементами твоего собственного состава в свободном состоянии. Тут их, абсолютно свободных, хватало, и я почувствовал, что шагнул в собственный портрет, выполненный из холодного воздуха».

И хотя было июльское утро, а не зимняя ночь, и водорослями пахло не мерзлыми, а горячими, будто вареными, я узнал это дуновение счастья, когда чувствуешь, что сделав этот шаг вперед, ты уже никогда не сможешь стать прежним... Венеция уже ждала меня, уже тянула за руку сквозь разноголосую толпу, увлекая в запутанный лабиринт, сотканный как кружево из бесчисленных «calle», «rio», «riva» и «fondamento», где свернув за очередной поворот  я вдруг окажусь один на один с Ней… 

И я шагнул…

набережная

Алексей Чернигин  "Набережная дождей"  х.м. 50х60 2010г.

Эти и многие другие мои венецианские пейзажи, а также работы кисти моего отца, Александра Чернигина вы можете увидеть на этом сайте, в разделе «ПЕЙЗАЖ». Там же размещены многочисленные городские пейзажи с видами Рима, Флоренции, Праги, Карловых Вар, морские пейзажи. В разделе российского пейзажа представлены виды Санкт-Петербурга, Нижнего Новгорода и других городов.

Если Вы хотите купить пейзаж, выполненный Алексеем Чернигиным или Александром Чернигиным, заполните форму обратной связи с указанием точного названия картины. Если понравившийся вам пейзаж уже продан, можно заказать его копию или авторское повторение. Отличие авторского повторения в том, что оно может быть выполнено в размере, отличном от оригинала. При необходимости возможно изменение и пропорций холста, например при выполнении работы для конкретного интерьера. На основе данных вашего запроса мы сможем обсудить конкретные сроки исполнения копии и ориентировочную цену.

Купить пейзаж или заказать его копию, авторское повторение у Алексея Чернигина Вы можете из любой точки страны и мира, оставив сообщение на персональном сайте художника:

www.alex-chernigin.ru

или по электронной почте: alex-chernigin@yandex.ru

В материале использованы фрагменты книг:    П. Вайль «Гений места», «Corpus», М. 2010,     И. Бродский «Набережная Неисцелимых»

22.07.2012